Человек из дома напротив  - Елена Михалкова

Все испортила курица с зонтом. Зачем-то ей потребовалось вытащить его из пакета в ту самую минуту, когда он подобрался к жирному потному карасю в расстегнутой куртке. У таких карасей всегда распиханы по карманам кое-какие деньги. Несильно толкнуть его, выходя, – и вот уже в ладони шуршат две-три пятисотенных.

Но когда он был в шаге от жирдяя, раздался громкий щелчок. В щеку что-то ударило. Первая его мысль была: «Выследили!», – и он рефлекторно дернулся, хватаясь за нож, но вокруг недовольно зашумели, старческий голос воззвал к чьей-то совести, и стало ясно, что, разумеется, никто в него не стрелял.

Курица пыталась сложить цветастый зонтик, огрызаясь на всех подряд. Он провел ладонью по щеке и увидел кровь.

– Да вы человека оцарапали!

– Ничего-ничего, мне уже выходить, – невпопад ответил он и успел выскочить до того, как захлопнулись двери.

Царапина на щеке – паршиво: лишняя примета. Пытаясь поймать свое отражение в окне отъезжающего троллейбуса, он дважды столкнулся с людьми и выругался сквозь зубы. Кровь текла, но взглядов на себе он больше не ловил. Это Москва, детка. Себе дороже таращиться на незнакомцев.

Однако надо бы оценить ущерб. Он отошел подальше, ища подходящую витрину магазина. Все заставлено рекламными щитами… Черт бы побрал дуру с зонтиком! Солнце светит ярче, чем весной, листья сверкают на ветру. Впору было бы углядеть в ее поступке чей-то замысел, но он помнил железное правило: не стоит приписывать умыслу то, что можно объяснить глупостью.

Да и кто попытался бы остановить его таким хитроумным способом?

Разве что тот, кого он ищет.

Человек, который стоит за всем. Организатор, мозг, невидимка, неожиданно возникающий за спиной, и нужно успеть оглянуться на долю секунды раньше, чем он сгустится из мрака.

Что ему известно о кукловоде? Ничего. Кроме того, что тот – причина крушения его жизни.

Он ненавидел слово «соболезнования». В нем лезущие в лицо соболя: хищные оскалы, стеклянные глазки, воротники с сушеными лапками. Тогда, на кладбище, соболя подобрались к нему, и он не мог выдавить ни слова в ответ на сочувственные фразы: казалось, стоит открыть рот – и кровь хлынет горлом.

Но потом ему удалось выбраться из-под груды душных тушек. Он отыскал пешек и смел с доски одну за другой. Эмиль Осин валялся в котловане с проломленной головой, Боря Лобан, слепо глядя в никуда, опускался на песчаное дно, Артема Матусевича давно забросали землей, Любки Сенцовой больше нет.

Остался главный.

Купив у торговцев шаурмой лепешку с мясом, Кастор съел ее на скамейке в ближайшем парке. Ему так и не удалось разглядеть царапину. Он залепил ее бумажной салфеткой. Вскоре кровь перестала течь, и он успокоился.

Люди шли и шли мимо. Многие из них умрут. Отчего-то эта мысль примиряла с действительностью – должно быть, оттого, что он долго ходил со смертью рука об руку. Следил, продумывал план, встречал их одного за другим: расслабленных, абсолютно не готовых к тому, что это они станут теми, кто зашел в подворотню.

Разве что Эмиль был исключением. Но и тот слишком поздно осознал, что происходит. Эмиль был набит плотным слежавшимся страхом, как чучело соломой. Он не ожидал того, кто придет по его душу. Никто не ожидал.

Вспомнилось: знакомый сотрудник компании сотовой связи рассказывал, что по заявке родственников смерть абонента их компания оформляет как переезд вне зоны действия сети. Эта мысль его рассмешила. Переезд вне зоны действия сети! И ведь не поспоришь.

Он вытер губы от жира. Достал заранее купленную шапку – капюшон с узкой прорезью для глаз, повертел в руках и спрятал в карман. Не время еще, рано.

О том, где прячется кукловод, могли знать двое. Впору было кинуть жребий, чтобы решить, кого из них навестить, но первого пришлось бы поискать, а вторая – вот она, в одной станции метро от него.

Скомканная салфетка полетела в мусорное ведро.

Елена Юрьевна, встречайте, милая!

1

На площадке галдели дети, под кленами ходили парочки и фотографировали друг друга. Одна девушка подкидывала вверх ворох листьев, другая позировала с пышным золотым венком, третья лежала на земле, широко раскинув руки, а ее парень бегал вокруг, выбирая ракурс. Илюшин вспомнил знакомого собачника. «После того, как я завел бульдога, – говорил тот, – моя любовь к опавшим листьям испарилась бесследно. Ты представить не можешь, сколько в них собачьего дерьма».

Макар проводил взглядом забитый утренний трамвай и решил пройтись пешком.

Шестеро студентов-третьекурсников создали клуб и начали убивать случайных прохожих. Появись эта история в прессе, на всех углах только и говорили бы, что о падении нравов. Но Илюшин был убежден, что нравы здесь ни при чем. Во все времена рождаются люди…

Он задумался, как это сформулировать. Без нравственного начала. Да, пожалуй, так. Люди без нравственного начала. Зародить его в них нельзя, ибо нет почвы для ростка: это не земля, а пластик. Что ни делай с полиэтиленом, трава не пустит в нем корни. Но можно поставить этим детям границы: не воруй, не бей других без повода, не мучай животных, держи свои причиндалы в застегнутых штанах, даже если покажется, что понравившаяся тебе девушка просто ломается. И как же это сделать? – спросил он себя, и мысленно пожал плечами: – Разумеется, насильственно. Выработай у человека с детства условный рефлекс, и он будет вздрагивать при одной мысли о том, чтобы ткнуть незнакомца ножом, ибо за этим последует немедленная и жестокая расплата.

Илюшин не имел привычки лукавить сам с собой. «Удобно так рассуждать, не имея детей, – усмехнулся он, – а выскажи я свои суждения Маше, как бы она отреагировала? Влепила бы мне чайником, в полном соответствии с моей теорией».

Глупость, конечно. Студенты убивали прохожих в подворотнях не потому, что их не пороли в детстве.

А почему?

Идеальное убийство – лишь маскировка, настоящая причина в другом.

От скуки? Из жестокости? Потенциальными социопатами выглядят лишь двое, Сенцова и Лобан, а что делать с остальными?

Перед высоткой неторопливо прогуливалась пожилая женщина. Из-под платка выбивались седые волосы, но лицо было румяное, полное, почти без морщин. Илюшин с удивлением заметил, что на поводке она ведет белого терьера.

– Фредди! – позвал Макар. Он не был уверен в своей способности различать собачьи лица. В конце концов, почему бы не жить в этом дворе двум вест-хайленд-уайт-терьерам.

Но пес поднял голову и завилял хвостом.

– Здравствуйте, – сказал Илюшин, подходя ближе. – Я думал, с ним гуляет только Елена Юрьевна.

Женщина всплеснула руками.

– Господи, вы что, ничего не знаете?

Макар мысленно выругался. Он опоздал. Елена Матусевич выглядела по-особенному крепкой – из тех женщин, что способны оправиться после любого несчастья. Они не попадают в больницы с сердечными приступами, не зарабатывают инсультов на работе. Так он полагал – и, видимо, ошибся.